Пять лирических отступлений из поэмы Облака обнаженные. Денис Карасев

Пять лирических отступлений
из поэмы "Облака обнаженные"

	И.Д. НОТА "И" Надо как-то движение нервов словами оформить. Что я помню? Глаза, и первую букву имени. Я беседую с лампочкой, слишком холодно говорить по телефону, я греюсь у люстры, это слишком холодно именно. Это будто лист подорожника с каплей росы сдружились, будто одиноко в небе появляется ночью Вега, это будто человек уходит из моей жизни - из моей единственной жизни единственный человек. Я люблю ярко-синий цвет, и тем лучше, чем синей. Ярко-синий фломастер, рубашка, рассветное небо. Было ли что-нибудь между мной и ней, или совсем ничего не было? Но если не было совсем ничего, цепочки аксонов не откликались бы эхом сами - в такт ветвям и майской пыльце, что падает на чело, в такт струнам номерных проездов между высотными корпусами. Совсем ничего бы не было если, не было бы если ничего совсем, не так бы напоминало дрожание занавески плеск щуки, попавшейся на рассвете в сеть. Когда женщина напоминает музыку, я пишу диссонансами ритма и паутиной гармоний. Это ее музыка, это ее мотив, это я - Мусоргский, но человек все равно уходит, и это все, что я понял. Только жизнь продолжается камерно, без микрофона, и хочется повторить в конце 128 раз букву "И", как повторил ноту "ля" Шостакович в пятой симфонии, и еще повторять до конца: твой, твоя, твое, твои. Пусть соседи говорят, что в квартире кто-то шумел ночью, Пусть люстра всю ночь глазами собеседника горит - только в русском языке есть слово "глаза", во всех остальных родственных - "очи", только в русском языке есть сейчас нота "И". Что бывает, когда у нервов подкашиваются ноги? Что бывает, когда в мае уже провожаешь уходящий год? Просто сидишь и беседуешь с лампочкой. Так делают многие. Только вместо лампочки может быть жена, или домашний кот. НОЧЬ НА СТАНЦИИ * На нитках рельс роса. Это перецепляют вагоны - рисом созвездий восстает Вальгалла Волги. Это станция Калязин, или Пестово. Скольженье коллизий хлопает петардой - и нет ни росы, ни рельс, ни риса. Просто мы еще ничего не сказали друг другу, хотя говорили много и ни о чем. Это дорога, ночь. * Сменил салфетку. Гасну словами - так вспыхивает и догорает костер, головни дотлевают, как гвозди в шпангоуте на дне Аральского моря. Пересохло во рту - не соберешь костей, и натягивается звездопад шпагатом а мне и того мало. Просто мы еще никак друг с другом не попрощались, хотя всегда говорили "До свиданья" при встрече. Салют ночами. Петарды хлопают вечером. * Это станция Ночь. Ни о чем не спрашивай - или-не, исключающее или и еще конъюнкция - "и" - три логических операции, которые можно выполнять вдвоем. а "и" - первая буква твоего имени. Но твое имя - "или", а может, "или-не". Ночь кончается и берутся из ниоткуда водоемы сухопутной воды посреди сухофруктов Сахары, сквозняк. Звезды дотлевают, как спички на дне Аральского моря ладони. Слишком сухо. Не сахар. * Просто мы еще никак не узнаем друг друга в лицо, валяться под ногами может только лист сухопутный, но мы всегда здороваемся по телефону и при встрече, телефон - ящер, молчащий и закопаю весь листопад, похороню в могиле 2 х 1,5. По утрам холодные звезды дотлевают, как запонки при свете настольной лампы. Кто их теперь носит, запонки? Загадка. * На нитках рельс дотлевает лунный свет. Гремит сцепка. Свет совы лунной - воробьиный сычик ухает и молчат вагоны. Это станция Ты. Поезд стоит ровно 172 минуты, и пересохло в титане, но на дне Аральского моря нет Марианской впадины. Просто мы никогда не забирались глубоко в разговоре, хотя всегда надевали акваланги или дыхательные трубки. Пальцев всего пятеро, но и они рыбами дышат под водой, и медленно движутся, как тапки с винтами. Осторожно, резьба. * Я не лицо цоколя. Зацикливается лунный свет на брусках рельс, сразу лечь спиной может только лист посторонний, но я постараюсь чтобы не было еще больше вражды. Это листья ряженые лежат на платформе Эхо. Это станция Ты. Поезд никуда дальше не пойдет. Просто мы не узнали настоящие имена друг друга, хотя твое имя - конъюнкция, а на самом деле ты - логическая операция "или-не". Это процессия вагонов. Ночь. Ничего. * Рукава-рукавицы, что стоит пришить пуговицу к полнолунию? Ругается начальник поезда, забывается начальная станция, конечная неизвестна. Это звезды свисают извёсткой и медленно дотлевает в ладони луна. Прильну к холодной щеке фонаря и сожму рукава в кулаки - электровоз с фарами, каракуль неба ночного, и этот лунный свет на росе рельс. Просто мы никогда не целились друг в друга, хотя хорошо знаем, что значит - дорога, но это еще не все. Это единственный рейс. * Я алгоритм рифм, и не могу рифмовать. Просто мы не рифмы друг к другу, хотя с рифмами у нас всегда было хорошо. Дальше придут другие, пойдут по шару планеты вагоны со станции Ты. Но и Ты не та. * Крылья вокзалов голые, с ними и я чуть жив. В горьких глазах города гаснут мои чертежи. Где под ночными ливнями, где, под какими ветрами свидимся, молчаливые, встретимся, безответные? Нам не проснуться первыми, нам не заснуть уже. Крылья вокзалов – белые – гаснущих чертежей! __________________ * Не скажу ничего нового - я всего лишь тебе благодарен. Но уже зацвела черемуха - это верно к похолоданию. Листья нежно к ладони ластятся, натянулись прожилки кленовые, и уже прилетели ласточки - это верно к чему-то новому. Это верно к весенней горечи, к расстояниям между встречами, полнолуние глазом волчьим провожает тебя вечером. Пропади эта ночь пропадом! Налетай, облака куцые! Надо снова как встарь попробовать через пень перекувыркнуться. Чтобы выть под пустыми окнами, ночью выследить волчьим нюхом, чтобы вновь оказаться около, если ветер придет с юга. Чтоб присниться совиным уханьем, развернуться посвистом резким, шерсти клок положить в угол, и во сне прядь волос отрезать. Эта черная магия вторит белой магии яблонь цветущих, тишине дыханья, которое эхом города режет уши. Пропади эта тьма пропадом! Повторю лишь одно старое, черный маг, хиромант и оборотень - я всего лишь тебе благодарен. Не страшись, что спуталась с нечистью, ночь горит - плаха зла верная, это верно к чему-то вечному - от меня тебе - благословение, чтобы те, чьи жизни отмечены всем твоим присутствием, или просто взглядом в глаза вечером - чтоб не меньше благодарили. * Ночь, как старуха-процентщица, сначала дает взаймы немного тепла в ладони и мокрых капель на спелой листве, а потом забирает память закончившейся зимы, оставляя отпечаток тени на концах ресниц до рассвета. Ничего необычного. Просто внезапно тепло и темно. Одиночество окон, подъездов - здесь нет дороги, мы по разным углам квартир и жизней, но моя тень на стене тень ее ладони трогает. Я уже ухожу, мне и вправду пора, пора. Тишина натянулась между нами, как нитка накаливания. Ночь, старуха-процентщица, да на тебя нет топора! Я уже надеваю обувь, что же ты, ночь, накаркала! Тень, тень, движется тень по стене, тень, тень садится на скомканный плед. Тень напротив тени, между таких же теней, тень какой-то женщины сорока с лишним лет. Морок ночной, уходи, я здесь один, и не надо гнусавить прокуренным хриплым голосом. Тень, тень никак не хочет уйти, и зрачок тишины, как лампочка, раскололся. Это короткое головокружение. Так дает по шарам коньяк. Это жизнь взаймы у крепких спиртных напитков. Жизнь как тень на стене - призрак жизни иной, и так промелькнув, десять лет стучат в тишине копытами. И еще запах серы, какой-то странный табак. Растворяется тень сигаретного дыма в комнате. Наконец за окном утренний лай собак, наконец за окном не так, как зимой, холодно. Это напряженье ресниц тенью ложится в руку, и очертанья котенка дорастают до размеров мейн-куна там где наши тени, почти не касаясь друг друга, медленно движутся по оконному стеклу кухни. * Осторожно, прошу, осторожно, есть от каждого сердца ключи. Не считаю, что это возможно - тонкой ниткой судьбу прострочить. Все останется также, быть может, все пройдет, и скажи-не скажи - осторожно, прошу, осторожно. Слишком тонкая ниточка жизнь.	© Денис Карасев, стихи, 2012 © Леся Синиченко, иллюстрации © Оксана Тим, разработка сайта